— Ага, понял, я, понял.
— А так, не девок же сюда селить. У других мужиков из вашего призыва больно рожи хитрые, за них еще решать что-то, отвечать. Срач, если не нравится, то можно и убрать. И не девок же в это говно селить? Владей, короче! Итак, вы, уважаемый, выиграли сегодня суперприз! Однокомнатную новенькую квартиру в Бирюлево! — протянул он мне ключ, опять хохотнул и вышел, не прощаясь.
Дверь с жутким скрипом и скрежетом захлопнулась за ним. Вот еще одна проблема, надо бы петли смазать.
Я вновь осмотрелся. Мда… Жить в таких условиях, даже каждый день рискуя… Не знаю, не знаю. Не по мне. Но о реальном превращении этого сарая в жилое помещение предстоит подумать после, если честно, сейчас даже на стул садиться брезговал, хотя в той же предвариловке и на полу примащивался. Пока же, до выезда, хоть мусор убрать. А то складывалось какое-то гадкое ощущение, даже зараженные на начальных стадиях не такие мерзкие, блевотные, как этот шалман. И средств нет для привлечения наемного персонала. И где их добывать? Хотя посаженные в ноль зрачки Дрона говорили о том, что здесь пользуется популярностью и что может иметь цену — наркотики.
Из имущества, после конфискации у меня осталась нетронутой только одежда. Остальное методично отметали, даже заказ в Гильдии сняли, забрав жемчуг. Сердце стиснуло, когда увидел своего верного боевого товарища — ПЯ, с которым мы прошли огонь и воду, в руках конвоира. Такая буря чувств — звериная ярость помноженная на глухую тоску, тоску безнадежную, будто потерял друга, не охватывала меня даже тогда, когда я узнал об измене Светки.
Планшет с картами оставили, в нем, в потайном кармашке отыскался плоский ключ.
— Интересно, что у свежака делает ключ от банковской ячейки в Монако? — задумчиво пробасил один из конвоиров.
— Этот «свежак», как ты говоришь, — вступил в беседу второй, — Успел угробить немало муров в рейде с Гранитом, и тот за него лично поручился, еще он крестник Третьяка. Ковбой опять же на суд явился. Ты, вообще, слышал про такое хоть раз?
— Нет, но если Гранит подписался, надо ему хоть что-то оставить, — заявил третий, именно он и командовал парадом, носясь с актом приема-передачи.
— Оставь Ярыгина, — не стал предаваться ложной скромности и ткнул пальцем в пистолет, для лучшего понимания, что я имею в виду, — Память. Жизнь не раз спас. Он со мной провалился в Улей.
— Нет, огнестрел не могу, мужик, пойми правильно, проверять будут, вопросы начнут задавать. А из-за тебя мне проблемы не нужны, будь ты хоть крестником самого Ковбоя. Раз «память» и, вдруг, выживешь, маякну насчет этого ствола Третьяку или Каштану. Окей?
— Спасибо, — кивнул. Лучше так, чем никак.
— Ключ не забираем?
— А на кой он? Смысл? Да на предъявителя ключа обычно ячейка оформляется, но черт его знает…. И еще, ты готов замараться? Потом ведь в Острог не пустят… Нет. Бесполезен он.
Оставили мне ресовский нож, Смола — так звали, заведовавшего реквизицией, научил, как ребенка, мол, говори зарядов мало, вот и оставили, а это пусть и высокотехнологичный, но «холодняк». Десять споранов, мой рюкзак, с которым я отправился в чертов поход в кафе, аптечку со спеком. И всю имеющуюся литературу, начиная от руководства к бронекостюму и заканчивая сводом законов, словно в насмешку.
— Читать будешь, просвещаться, — усмехаясь, пошутил конвоир, — Советую на Законы Острога обратить внимание, чтобы не влипнуть еще раз.
А дальше ожидание. Часа в четыре утра в камеру вошли, одели наручники и…
Нет, в таком дерьме жить нельзя. У нас еще в суворовском среди преподавательского состава ходили бессмертные слова: «Убирать грязь не стыдно, стыдно в грязи жить». Приписывали это какому-то молодому советскому лейтенанту из древнего дворянского рода. В дальнейшем я слышал данную историю во множестве интерпретаций, впрочем, неизменными были две детали — загаженный общественный туалет и представитель древнего рода, зато часто менялась его профессия, а вместе с ней и декарации. Начиная от раскопок где-то в пустыне и заканчивая арктическими далями. Сам аристократ был и геологом, и лейтенантом, и полярником, и сварщиком. Но посыл истории, на мой взгляд, был абсолютно верным.
Чёрта и человека отличает немного. Главное, это то, что первый категорически не хочет следить за собой и за окружающим пространством, оправдывая все тяжелыми обстоятельствами. В тюрьме такие сначала перестают чистить зубы, потом умываться и в итоге превращаются в презираемую всеми касту. Поэтому, может, мне и осталось жить всего ничего. Но жить я буду так, как я захочу, не мирясь с окружающей действительностью, а меняя ее под себя.
Торговая точка присутствовала в Форпосте, но нам сразу объяснили, не имея средств, в кредит здесь никто ничего продавать не будет. Так как наша жизнь подобна спичке. Подожгли, прогорела, погасла. И затушить могут в любой момент.
Где должно быть обычное ведро? Правильно — в уборной. Оно там и нашлось, эмалированное с инвентарным номером, рядом стояла лентяйкой. Ничуть не смущаясь взял емкость, набрал горячей воды. Посмотрел кругом. Нет, чистящих средств не имелось. Плохо. Но и просто убрать тот срач — тоже хлеб.
— Куда ведро потащил?! — раздался недовольный окрик сзади, — А ну верни на место!
Вот ни позже, ни раньше нарисовался уборщик, среднего роста усатый мужик лет сорока пяти на вид.
— Заселили в сорок вторую. Убирать надо.
— Штрафник, что ли?
Я кивнул утвердительно.
— На место потом поставишь! — не стал препятствовать тот, — И чем ты мыть-то собрался?