Люгер - Страница 65

Выглядел он пусть и страшно, но по меркам Улья — не особо. Посекло осколками немного рожу, глаза на месте. Ну да, нос на коже висит — херня, до свадьбы заживет. Крови правда много — все заляпал и меня тоже, но раз драться лезет, значит, ничего серьезного — жить будет. Можно было перевести все в партер, и навалять ему еще немного до кучи насрав на Михалыча и его клятвы, но перегорел уже, да и грубияна оттащили, забежавшие в бар вооруженные мужики. Поэтому я только сплюнул кровавую слюну.

— Михалыч, что за у вас тут война?!

— Да хрен его знает. Вон у того надо спрашивать, — стволом ружья указал хозяин заведения в мою сторону.

— Не боись, спросим! — подытожил голос, — Твою мать, это же охранники с точки Люли…

Люля, люля… Что-то знакомое. Точно — это же крестник Цемента.

Вот же мразь, и здесь, сука, нагадил!

* * *

— Это формальность, — убежденно заявил Дохлер, — Ясно же, что ты сидел нормально, никого не трогал, я и запись видел. К тебе полезли эти мудаки, в итоге огребли! Ну лишканул малость… С кем не бывает.

И пронесся из угла в угол. Камера, куда меня поместили до судебного разбирательства, — подвальное помещение без окон, три на два метра, с тусклой лампой под высоким, не меньше четырех, потолком. Выделялась на стене выцарапанная надпись готическим шрифтом: «I am /I can», учитывая, что остальные слова и словосочетания никакой особой смысловой нагрузки не несли, кроме как сугубо описывающей обстановку и отношение к заключению в целом, это был блеск: Я есть, значит, я могу. Надо же, занесло философов-эстетов и в эти края.

— Камера для смертников! У нас тут все быстро, заскучать не успеешь, повесят или башку срубят, — усмехнулся пузатый провожатый, гремя ключами, отпирая массивную стальную дверь.

Окно кормушки, две камеры наблюдения расположены высоко, чтобы слепых зон не было. Вот и вся обстановка. Ах, да, главное — тяжелое металлическое явно кованное железное кольцо, вделанное в стену, на уровне пояса, к которому меня сноровисто приковали наручниками два дородных конвоира, втолкнув в полутемное помещение, после слов тюремщика.

Сбежать отсюда… Не знаю, не знаю. Вряд ли кто-то смог бы даже с Дарами Улья, если только он мог ходить через стены. Мне же отчего-то даже не удавалось переместиться в этом стакане. Умение не откликалось, как я не старался. Да и стальные браслеты на запястьях, стянутые с безумным идиотизмом товарищей знавших толк в садизме, сводили на нет все мысли о свободе. Как и с каждой минутой терялось ощущение рук. Вот же суки! Несколько часов, и поможет только ампутация. Хотя, это же Улей. Но…

Серьезный подход впечатлял, учитывая же надписи на стенах, которые кроме всего прочего рассказывали и о том, что художники и поэты не все разделяли мою участь. Они были свободны в перемещениях по камере, поэтому становилось совсем кисло. Особо опасен? И в голове суматошные мысли: «Допрыгался».

Где-то часа через четыре в камеру ввалился сначала Дохлер, а за ним Третьяк. Недовольно ворча, тюремщик все же ослабил хватку наручников, после моего требования, но скорее соблюдая порядок содержания заключенных на глазах у посетителей. При этом одарил таким взглядом, становилось понятно, отольются мне кошкины слезки.

— Точно, Люгер, прав во всем, — тоном говорящим обратное, заявил Третьяк, — Прямо мочи нет, насколько он прав! Правее не бывает! Вот жил нормально, дернул же черт, тебя своим крестником сделать… Не делай добра, как говорится…

— Третьяк?! — Дохлер возмущенно посмотрел на товарища.

— А что, Третьяк? Ты тоже… Прав, прав. Нихера он не прав! Косяков вагон! Итак, первый! Гранаты негражданам, да и гражданам в обиходе запрещены! Они должны либо храниться в таком месте, доступ к которому затруднен, то есть в гостиничном оружейном сейфе, имеющимся в каждом номере. Без! Повторяю без запальных устройств! Что думаешь, нашим воротилам от отельного бизнеса деньги девать некуда? В каждом номере стальной ящик! Установили строго по регламентам! Второе, он добивал раненых. Эта ведь сука, Люгер, провел контроль прямо на глазах у видеокамер. Пострадавшие со стороны мирных граждан — синяк Бидроль, несмотря на то, что пьянь последняя, он, как говорят в Одессе, таки гражданин! А из упокоенных нашим боевым товарищем, не удостоился столь высокого звания, только первый, кого он приголубил — Утюг! Броулер, по паспорту, а в миру просто Бройлер, а также Голова — это, твою мать, полноценные граждане Острога, которым легко и просто провели контроль прямо в гостевой зоне!

Третьяк глубоко вздохнул, набирая воздух в легкие, и продолжил.

— Контроль! Ты вдумайся, какой резонанс будет?! Контроль гражданину! Гражданство это не просто так! Это не только звездочка в ай-ди! А так-то все нормально… Ну, подумаешь гранату там взорвал, пострелял горожан. Покушать сходил, герой, бля! Завтра еще один явится, тоже в сортир попрется, из граника куда-нибудь залепит. А ты что с собой двадцать шестой не взял? Как так? — посмотрел тот на меня, в глазах злые, но отчего-то веселые бесенята.

Я пожал плечами. Честно говоря, было бы можно — взял бы, и автомат прихватил. Тот же опять принялся почти орать:

— И нахрена тогда бы делить народ на граждан и нет? Чисто все едины перед богом и очередным отморозком?! Не, ну а что, мало ли каких горячих к нам ветер занесет?! А ты знаешь, что по Закону голос гражданина значит больше, чем голос не гражданина? Ты знаешь, что прописанно везде, когда твоей жизни не угрожает опасность, ты должен ждать органы правопорядка в спорных случаях и… и оказать первую помощь пострадавшим! Даже, если это преступники, но граждане, которых виновными может признать только наш суд, самый честный и гуманный? Вот Люгер и оказал помощь, всех подлечил! Чисто в башку каждому залепил по маслине! Лепила от бога, короче! Добил, чтобы не мучались, бедолаги! Неоперабельные, суки!